Чёрные всполохи вздымили осевшую пыль, заставили приоткрытое окно жалобно застонать, и разметали мелкие предметы по помещению, постепенно рассеиваясь и снимая туманную вуаль с силуэта, так выбивающегося из заброшенного антуража комнаты.

Тяжёлые доспехи, маска, скрывающая взор того, кто был вырван цепкими когтями непрошенного колдовства из мира, где король былого и грядущего смиренно ожидал конца времён - или той минуты, когда его некогда существовавшее королевство взмолит о помощи, отбросив предрассудки о героизме.

Но это была не молитва. Не приказ подчиниться и поклясться в верности. Не просьба одолжить силу для великих свершений. Не обещание выполнения желания.

Невыразимое нечто, что воззвало к бессмертной воле, ощущалось как нечто зыбко знакомое, таящее опасность и меж тем - могущество. Это было словно приглашение, от которого было нельзя отказаться, так сильна была мысль, устремлённая за пределы прошлого, настоящего и будущего.

И едва ступив на бренную, чужую, измождённую засухой землю, героический дух узнал призвавшего его.

Чёрный морок уже рассеялся, мягко расползаясь вокруг того, кто смотрел на фамильяра и улыбался так, словно смешнее в жизни ничего не видел. А затем... казалось, на мгновение посерьёзнел, словно заметив какую-то несостыковку. Впрочем, это неважно.

- Мерлин, - безэмоционально ответил холодный и тихий голос. - Нельзя не узнать того, кто был свидетелем величия и падения моих владений.

Эмоции духа прочитать было невозможно, но, похоже, он был обескуражен произошедшим.

- Не сомневаюсь в том, что у тебя были причины вернуть меня в мир тлена. Что за сила потребовалась наставнику? Я - Артурия, класс Сэйбер, и мой меч станет твоим оружием, пока этого будет требовать судьба.

Аспидно-чёрные доспехи были испещрены словно трещинами разъедающими ало-сизыми полосами. Жар исходил от них, а от духа - подавленный некогда гнев. Это был вовсе не король из привычной всем легенды. Это был давно сломленный и переплавивший себя заново человек с сердцем зверя и пустым взглядом, отдавшим свою человечность за идеалы, разодранные в клочья им же.

Спокойствие фамильяра было вызвано фактом узнавания того, кто его призвал. Спокойствие, смешанное с подозрительностью.

Немигающим взором Артурия не сводила глаз с чародея. Его ужимки и шутки были ей хорошо знакомы. Когда-то она могла даже смеяться над его шутками. А затем и тень улыбки перестала появляться на её лице, пусть Мерлин и остался до самого конца тем, кто не плёл за спиной свои интриги и не намеревался предавать. И всё же ей не хотелось вспоминать последние минуты своего существования.

- Не могу ответить тем же, Мерлин. Но ты и сам понимаешь, почему.

Понимает он или нет, разницы не было никакой. Напряжениие от вновь ощущаемых мышц, от череды знакомых и болезненных чувств сразу давали понять: это дурное место.

Нарочито легкомысленно, как и всегда, Мерлин изложил суть дела, не сказав при этом ничего полезного. Призываемые духи и без того знают, для какой сомнительной цели они призываются. У них не то что бы есть какой-то сознательный выбор, если, конечно, посмертные сожаления и нереализованные желания можно назвать выбором.

Нехотя Слуга вышла из круга, будто выбираясь из иллюзорного убежища в смутной надежде, что, возможно, её затянет назад. Это не её земля. И здесь обитает не её народ. А чаша...

- Удивлена, что ты сам ещё её не уничтожил, раз ты здесь. Или ты и впрямь разделил бы бремя сомнительного желания?

Чародей прекрасно должен был понимать, к чему приводит стремление, сравнимое со страстью, к достижению своей цели. Она жаждала таких целей и упивалась такими желаниями, мгновенно закованными в броню чётко намеченных планов, и платила цену сполна - не спрашивая о последствиях и не умоляя отсрочить неизбежное. Она знала, к чему это приводит, но жалела вовсе не об этом.

Пока Мерлин хлопотал, было время немного привыкнуть к слабому освещению и разглядеть скудное убранство. От грязных конюшен до сияющей короны, от кровавой битвы владетелей земель до призыва в пыльной нищенской комнате - ирония судьбы, под стать самому чародею.

Кухня явно предназначалась на одного, максимум двух человек, и не закрывалась на дверь: символической преградой служили какие-то висящие пробки и непонятные блестяшки.

- Раз уж ты сам предлагаешь, - осторожно заметила Сэйбер, прикидывая, как поместится на этой маленькой площади. В углу располагалась мойка, рабочая зона и стол, в углу которого ютилась мини-печка... или микроволновка? Всё равно эти понятия ещё не до конца укрепились в сознании. Верхние полки тщетно пытались уместить на себе всю посуду, а стол, за которым полагалось обедать, частично был занят жестяными и стеклянными банками с непонятным содержимым. Холодильник, в свою очередь, был более интересен - там явно хранилось нечто, что органы чувств, снова заработавшие на полную, теперь трактовали как яства.

- Тебе-то эта "чашка", как ты её назвал - к чему?

Вопрос с подвохом, с намерением очертить границы. Недоверие всё ещё сквозило в голосе. Конечно, Артурия никогда бы не смогла понять, каково находиться вне времени и пространстве, жить тысячелетия и видеть миллионы исходов событий, как и быть им живым свидетелем. Вряд ли Мерлин хорошо помнил именно её личность и то, чему он способствовал в её время. Почему глаза эти так пусты и холодны, не отражая ни капли человечности. И почему она, кажется, совсем не рада сложившимся обстоятельствам.

На разочарование Мерлина фамильяр мог лишь равнодушно хмыкнуть. Фактически, раздражение было вызвано множеством мелких факторов, по отдельности не стоящих и внимания, но сплетаясь воедино, образовавших причудливую мрачную мозаику, где каждый осколок ранил до сердцевины.

Свой осознанный выбор судьбы она сделала ровно один раз: когда решила коснуться рукояти меча, там, на центральной площади, в окружении зевак и жаждущих власти господ. Лишь с годами она невольно начинала задаваться вопросом: а был ли это действительно её выбор? Кровь Пендрагонов текла в её венах, изначальный изъян обмана и бесчестия зародился в её сердце, окроплённый грехом её собственного отца. Свобода, предоставленная наставником, стала иллюзорной. Она желала мира своему народу и благоденствие своим землям, а уж цена за чужую добродетель всегда была высокой. Поэтому цена за своё личное счастье она даже не запрашивала и не смела его желать. Все эти годы.

Она была инструментом в жерновах истории, которому не удалось достойно пройти путь до конца. Не всю кровь впитал её меч. Не все земли были уложены телами её врагов. Не все предатели были измучены и казнены в подземельях крепости.

А потому Мерлин не то что бы являлся корнем её злобы, но был свидителем, непосредственным участником и нередко - так Артурии казалось - подстрекателем, что за милой улыбкой скрывал какие-то свои корыстные мотивы. Впрочем, что она могла знать об этом?

- Вот как, свободен...

Лёгкий оттенок сарказма. Её фантазм тоже носил имя "меч обещанной победы", и её саму никто не мог победить в сражениях. И вот мы здесь: лишённые воли, свободы выбора, проигравшие и растерявшие значимость всяким обещаниям.

А Мерлин всё говорил. Он всегда был общителен. Возможно, потому что был одинок. Таковой была и сама Артурия, но с определённого момента она не открывала душу даже ему. Она видела, что может сотворить настоящая магия. И знала, чего стоит любое неосторожно брошенное слово. Она видела врагов повсюду, и хотела оставиь Мерлина как своего союзника, не давая ему и повода увидеть что-то, чем можно воспользоваться.

Он протянул ей нечто в металлической банке.

Лёгкая чёрная вуаль на несколько мгновений окутала всё тело фамильяра, будто туман, а затем броня и латные перчатки исчезли, оставляя Сэйбер в более приемлемой для таких помещений одежде. При дворе ей не приходилось носить подобные платья, ведь она представлялась всем королём. Но, похоже, нечто подобное она могла не раз видеть у своей сестры.

Неохотно, одновременно опасаясь отказать и принять эту странную вещь Сэйбер взяла банку в руки, начав рассматривать, но не забывая следить за Мерлином. Она едва ли не отшатнулась, когда он протянул руку, но сдержалась. Что бы она сейчас ни чувствовала, она его уважала. За силу противостоять всему. За силу быть уверенным в своих словах и деяниях, даже будучи одиночкой. За могущество. За его непоколебимый дух. Уважала... но именно по этой причине не хотела бы столкнуться с его настоящей силой.

- Напрасно или нет - это я оставлю философам. Моя история была окончена. И смысла в новой жизни у меня нет. Но раз ты меня призвал сюда, значит, мне остаётся подчиниться. Я обязана тебе многим, и если так важно моё присутствие здесь - я не буду этому противиться. Распоряжайся моей судьбой как тебе будет угодно.

"Но потом - даруй мне покой, раз ты так могущественен",  - чуть было не вырвалось из её уст.

Резким движением женщина открыла банку при помощи ключа, и её взору предстала красновато-мутная жижа, пахнущая не очень свежими томатами.

- Не настолько всё было плохо на королевством столе, знаешь ли.